Митрополит Калужский и Боровский Климент: «В лукавую душу не войдёт премудрость…»

У детей мало жизненного опыта. Они пока не обладают ни житейской мудростью, ни практическим умом, ни знаниями. Но у них, если взрослые их правильно воспитывают, есть обостренное чувство совести, понимание «нельзя» и «можно», «хорошо» и «плохо». Наверное, правильнее говорить об этом чувстве не как об обостренном, а как о нормальном, таком, каким оно и должно быть. Это у взрослых оно нередко как будто стёртое.

Вспоминается стихотворение номинанта Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия Николая Зиновьева. Оно называется «Просьба»:

Мне четыре года, но я грешен:
И меня вчера попутал бес,
Я во двор чужой залез
И нарвал карман черешен.
Знаю, поступил я очень плохо,
И отца подвел, и мать, и Бога.
Жизнь свою теперь переиначу,
Зря смеется дедушка Аким.
Мне четыре года, и я плачу…
Вы меня запомните таким.

Понятно, что в четыре года ребёнок не мог совершить настоящую кражу, натворить что-то серьезное. Сколько черешен могло войти в карман четырехлетнего ребёнка? Несколько ягодок. То есть, если смотреть объективно, взрослыми глазами, то обо всем этом можно было бы и не вспоминать. У дедушки вся эта ситуация вызвала смех.

Но совсем по-другому воспринимает её ребёнок. Если у него крутятся мысли о том, что он «и отца подвел, и мать, и Бога», значит, родители не только раз за разом напоминали ему, что чужое брать без спроса нельзя, но и на доступном для детского понимания уровне говорили про заповедь «не укради». «В лукавую душу не войдёт премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху», — напоминает нам древний мудрец (Прем. 1; 4). Без этой высочайшей премудрости не пройти с успехом жизненного пути. «Потому что Бог есть свидетель внутренних чувств его и истинный зритель сердца его, и слышатель языка его» (Прем. 1; 6). И Мздовоздаятель.

Ребёнок воспринимает саму суть поступка — взял чужое без спроса, а не его «объём». Он не ищет себе оправданий (всего-то несколько ягод, уместившихся в детский карман, не кажутся ему мелочью). Проходя мимо чужого сада с черешневым деревом, на котором висели такие аппетитные, сочные, красивые ягоды, он с собой не справился: очень уж хотелось таких ягод прямо сейчас. Но вскоре совесть напоминает: брать чужое без спроса нельзя — грех. Совесть ребёнка, ещё не научившегося находить с ней «компромиссы», чуткая: не укради — даже в том, что кажется мелочью, пустяком.

Взрослый человек как раз в этом находит для себя успокоение: нарушил что-то — но это такая мелочь, и помнить незачем; поддался греху — но я же ничего особенного не делал, почти все так делают и т. п. И раз за разом все тише голос совести, все дальше граница того, что человек считает вполне дозволенным, из-за чего не хочет задумываться, признавать свою неправоту, каяться, стараться измениться.

Ребёнок же даже плачет от осознания, что поступил «очень плохо» (как сам считает), поступил не так, как учил Господь, как говорили родители. Не зря Николай Зиновьев заканчивает стихотворение словами ребёнка: «Вы меня запомните таким». Если взрослый человек запомнит и сам себя таким, остро чувствующим совершенное, готовым признавать ошибки, его совесть останется чуткой, внимательной, требовательной — и это поможет ему не совершать зла, противостоять греху, не искать оправданий.

Вспоминаю недавний случай. Дети разного возраста бегали по детской площадке, играли. На площадке был целый разноуровневый комплекс с горками, лестницами. Большинство ребят были там. Кто-то из взрослых, пришедших с детьми, заметил выпавший из чьего-то кармана носовой платок, оставшийся лежать на одной из площадок. «Ребята, чей?» — громко прозвучал вопрос. Мама одного из мальчиков сказала сыну: «Похож на наш. Посмотри свои карманы». Платка там не оказалось.

Других претендентов на выроненную вещь не было, никто не узнал её как свою. Мама сказала сыну взять платок и после возвращения домой сразу кинуть в стирку. Но мальчика что-то смущало. Он подошел к маме: «Это точно наш платок? Ты уверена?» «У тебя точно есть такой. И, мне кажется, именно он был в кармане твоей куртки». Мальчик убрал платок, но что-то его все же беспокоило. Через некоторое время он спросил: «А если это все же чей-то ещё?» Мама поняла, что волнует её сына: он опасался взять чужую вещь себе, даже такую небольшую. Дело было не в брезгливости: платок был свежим, им не успели воспользоваться, и было очевидно, что дома ему в любом случае предстоит тщательная стирка и глажка. Дело было именно в опасении унести чужую вещь.

Ребёнок твёрдо знал: чужое брать нельзя. Мама сказала, что, если, когда они придут домой, там вдруг обнаружится их такой платок, а этот окажется чужим, они его вынесут на улицу и положат на площадке на видное место. Мальчик успокоился и продолжил играть. Хорошее чувство — опасение взять то, что тебе не принадлежит, даже по ошибке. И почему же так часто у людей более старших такого чувства нет?

В детях это чувство крепко, когда с самого раннего возраста родные взрослые люди не ленятся напоминать: чужое без спроса брать нельзя. Порой говорят: ребёнок маленький, он не понимает, ему не объяснить. Но опыт показывает: понимает, если ему доступно объясняют, повторяют раз за разом. Маленькую ручку, тянущуюся к чужим вещам, можно остановить. Остановить мягко, с объяснением. И в результате у ребёнка сформируется чёткая норма: брать чужое без спроса нельзя. Это гораздо понятнее и вернее, чем слишком гибкая граница, по которой то ли можно, то ли нельзя, это нельзя, а вот это вроде бы можно…

При «гибких» границах слишком много примеров, когда эту границу стараются ещё прогнуть, а результатом становится непонимание того, что чужое просто так не берут, или более серьезный проступок с серьезными последствиями. Или, иначе говоря: «В доме праведника — обилие сокровищ, а в прибытке нечестивого — расстройство» (Притч. 15; 6). Все созидаемое кропотливым трудом приносит настоящее, глубокое удовлетворение, а доставшееся с легкостью с такой же легкостью теряется.

Разбудить в себе совесть может человек любого возраста. И если к ней прислушиваться, она подскажет, как поступить. «Мудрости свойственно иметь не только остромыслие, но и дальновидность, и предусмотрительность, и вместе искусство, как поступить» (прп. Амвросий Гренков). Совесть — голос Бога в глубине души — это и есть премудрость.