В канун Пасхи Христовой

В Вербное воскресенье я был в соседнем монастыре, и хотя бываю там уже три года, впервые у меня возникло ясное понимание того, что являюсь свидетелем чуда возрождения.

Много довелось мне видеть восстанавливаемых, восстановленных, вновь построенных храмов. Некоторые впечатляли своей красотой, удивляли дороговизной и изысканностью внутреннего убранства, но всё это воспринималось как должное. Действительно, что тут странного: есть богатый человек, хочет, чтобы ему отпустили грехи, даёт деньги, почему не построить? Не возникало ощущения преодоления порядка, свойственного миру людей. А здесь возникло.

По рассказам односельчан, слухи о том, что наш монастырь будет восстанавливаться, распространялись начиная с 1990-х годов не один раз. Появлялись даже некие люди, выдававшие себя за монахов, они начинали собирать деньги на восстановление, но, покрутившись вокруг разрушающегося собора и остатков монастырских стен, исчезали.

Два года тому назад в монастыре вновь появились несколько человек в монашеских одеждах, но начали они с другого. Восстановив из обычных досок две стены у наполовину сохранившегося придела центральной церкви и залатав дыры в двух других стенах, они начали молиться. Просто жить и молиться. Вернее, в обычном человеческом понимании, выживать, потому что появились они осенью, а поселились в бывшем сарае машино-тракторной станции, занимавшей в прошлом территорию монастыря. Зимой в храме было не больше плюс десяти, в их кельях, видимо, немногим теплее, но огонь этих богослужений я не забуду никогда.

Здесь в качестве небольшого отступления надо сказать, что пришёл я в этот монастырь не случайно, а промыслом, хотя до этого благополучно ездил на службы в соседний городок. В лето перед появлением первых насельников я строил свой дом и однажды по пути в Калугу встретил у родника батюшку-монаха. Поинтересовался, куда лежит его путь. «В монастырь, — ответил он. — Будем его восстанавливать». У меня сразу появилось желание поучаствовать, хотя денег было ровно на тот набор материалов, который для меня заранее заготовили в городе. Приехав в Калугу, я уже хотел начать разговор о том, что мы снимем из заказа, как управляющий упредил меня: «Мы ваш заказ ещё раз посмотрели, кое-что из электрики я предлагаю взять подешевле, но не хуже, чем вы заказывали, на другое с учётом объёма дадим скидку, и в итоге счёт будет меньше на столько-то». И он называет именно ту сумму, которую я отдал батюшке.

«Нам главное — зиму пережить, — говорил мне в первый месяц нашего знакомства настоятель. — И как следует молиться. Первое время восстанавливать будем только то, что насущно необходимо для богослужений. Строить монастыри всегда на Руси было делом князей. Монахи лишь побуждали их на это и потом помогали осуществить задуманное.

Проживём так несколько лет, помолимся, и Господь обязательно пошлёт нам помощь».

На следующий год некий благотворитель помог срубить деревянную церковь. Другой установил печку. К имевшемуся скромному убранству храма добавилось новое. Появился полный иконостас, нашлись старые иконы.

Монахи и послушники, не буду скрывать, за эти годы поменялись, и не раз. Из первых остались только настоятель и один трудник из соседнего посёлка. В это воскресенье он поздоровался со мной особенно приветливо: я впервые увидел его уже в облачении послушника, ему это было приятно, а мне тем более за него радостно.

Пережив зиму, настоятель взялся за хозяйство. Наш монастырь всегда имел немалые угодья: сенокосы, пашни, рыбную ловлю. Сегодня в нём уже второй год своя птица и козы, свои овощи, посажен сад.

Восстановлено водоснабжение, большей частью расчищена от завалов и бурьяна территория, убраны засохшие деревья, словно свидетельствовавшие ранее, что в их окружении — мёртвое царство.

С прошлой осени стараниями местной власти к монастырю ведёт не разбитый просёлок, а нормальная грунтовая дорога.

С этой дорогой и связано то отрадное чувство, которое побудило меня написать эти строки. Я с зимы не был в монастыре и, свернув к нему на этот раз, остановился. Вдоль дороги, а это около километра, меня встретили ровно посаженные молодые липки, причём с одной стороны — в два ряда.

Представляю жаркий летний день лет этак через тридцать — сорок. Время к вечеру, и в монастырь по прохладной аллее идут те, кто знает, как это радостно — приближаться к церкви пешком, вдыхая вольный воздух полей, ощущая первые дуновения вечерней прохлады. Это будет тот легкий ветерок, по которому, как сказано в Библии, людям дано узнавать, что Бог рядом с нами. Идущие в храм знают, что скоро ударят в колокола, и внутренне готовятся к этому…

Колоколов в нашем монастыре пока нет. Были бы — ударял бы в них утром и вечером звонарь, звон чистил бы умы и души далеко по округе, и быстрее шло бы пробуждение от морока последних десятилетий.

Но сам по себе звук колокола, как и всё прочее, связанное с символической стороной веры, мало значит, если рядом с ними нет такого вот настоятеля или другого живого, искреннего и честного посредника между той реальностью, которую они призваны символизировать, и нами, верующими людьми. Скорбя о Страстях Христовых в преддверии праздника Воскресения, радуюсь за себя и своих вновь обретённых земляков: у нас такой посредник есть.