Александр Щипков: О задачах русского реалистического театра

Щипков Александр Владимирович,
заместитель Главы ВРНС,
председатель Комитета по культуре ВРНС

Выступление на заседании Комитета по культуре ВРНС

Святейший Патриарх Кирилл, выступая на XXIII Всемирном Русском Народном Соборе в октябре 2019 года, сказал, что «культура формирует модели социального поведения». С этой точки зрения нам совсем не безразлично, какая культура нас окружает, и какие социальные модели поведения формируются у нас, у наших детей. Театр — это часть культуры. Он выполняет важную социальную функцию, потому что традиционный русский театр — это место обработки литературного материала и его трансляция зрителю. Настоящий театр всегда литературо-центричен, я бы даже сказал, тексто-центричен. Но с середины XX века эта тексто-центричность театра начала разрушаться.

Ролан Барт в 1967 году пишет знаменитое эссе «Смерть автора». Это выражение становится главным постмодернистским лозунгом, который прочно прижился на почве русского театра.

Автор «умирает» — и складывается совершенно иная, неестественная ситуация. Автор отныне не властвует над умом и чувствами читателя, зрителя. Мы — молчаливые свидетели власти постановщика над автором, власти галериста над художником, власти продюсера над композитором. И, таким образом, постепенно наступает век интерпретации — тот век, в котором контекст важнее текста.

Да, это — главный лозунг постмодернизма: контекст важнее самого текста, а точнее самого смысла, который заложен в тексте. Связи между предметами важнее, чем сами предметы, важнее их ценностного смысла. Это главная тема структурализма середины XX века. Для структурализма главными стали не ценности и смыслы, а связи между ними. Описывая и изучая связи, структуралисты вытесняли ценности.

Постструктурализм шагнул ещё дальше, отвергая не только ценности, не только связи, но саму память о ценностях. И наступило время потери идентичности. Это время, в котором мы с вами сейчас находимся: время потери идентичности человека, общества, народа. Бодрийяр, Фуко, тот же Барт… модные в России философы — мы повторяем идеи, мы зависим от их взгляда на мир вообще и на мир искусства в частности.

Мы с женой пересекаем Фонтанку, заходим в ложу Большого драматического театра. Дают «Трех сестёр». Сколько раз мы перечитывали и пересматривали, переживая сквозную чеховскую тему сиротства и поиска «рая» — в Москву, в Москву… Человек слаб, грешен, и Чехов подталкивает его к поиску гармонии.

И что же мы видим, слышим? Шесть женщин, одновременно изображающие трех сестер находятся в состоянии истерики. Ничего кроме истерики. Истерика как имитация смысла, как имитация глубины чувств и ума. Имитация искренности. Имитации ценностей. Известны философские работы пятидесятилетней давности, посвященные «новой искренности». В России — пышным цветом сегодня. Интеллектуальный секонд хэнд…

Речь не только о театре. Нас захлестнула имитация социальной справедливости. Одна очень известная российская галерея очень-очень активно пропагандирует инклюзию. Инвалиды приглашаются в качестве экскурсоводов — это меняет лицо галереи. Много презентаций и разговоров об инклюзии.

Представители галереи заявили, что в год их посещает 800 тысяч человек. И тут же проговариваются: за четыре года галерею посетили 3500 инвалидов, то есть 875 человек в год. Это около 0,1% от общего числа посетителей. Напомню, что в России среди всех жителей — 7.6% инвалидов. Вот это и есть яркий пример «новой искренности», то есть имитации искренности и имитации социальной справедливости на площадке художественной галереи.

Главная цель нынешнего театра — это не зритель, не ценности, а пропускная способность. Художественные выставки спланированы точно также, как помещение магазина ИКЕА. Зайдите на выставку Поленова в Новую Третьяковку, и вы в этом убедитесь сами. Не хватает только указательных стрелок на полу. Царит атмосфера спешки — посетитель должен быстро получить «услугу» и освободить место для следующего «билета». «Пропускная способность театра» — звучит пугающе.

А что это за столь часто повторяемое понятие — «пространство»? Никогда не задумывались? Это очень важное понятие в постмодернисткой идеологии. Музейно-выставочное пространство. Театральное пространство. «Пространство» — это барьер между автором и зрителем. Это инструмент отрыва произведения от его автора. Это инструмент отрыва автора от читателя, зрителя. Тот кто владеет «пространством», тот диктует свои условия всей русской культуре. Властелин «пространства» — хозяин искусства. Диктатор. Захватчик.

По сути, «пространство» — это пустота. Но обратите внимание, как часто они употребляют это магическое слово, не имеющее ценностного наполнения. От «пространства» зависит судьба автора, судьба произведения, восприятие зрителя. «Пространство» главенствует в постструктуралистском мире мутной воды. «Пространство» нарушает передачу опыта. Опыта, передаваемого автором читателю и зрителю.

Нарушение передачи опыта приводит к нарушению передачи традиции. Потому что традиция — это не стиль, не эпоха. Традиция — это метод передачи культурного, социального, духовного, религиозного опыта народа. И театр, о котором мы сегодня говорим, тоже один из инструментов передачи нашей с вами традиции, нашей идентичности.

Почти всё, что сегодня мы видим на сценах наших театров, создается в методологии постструктурализма и постмодернизма. А не в методологии традиции. Остатки русского реалистического репертуарного театра из последних сил хватаются за соломинку традиции. Постструктуралисты их давят. Именно в этом и кроется главный конфликт сегодняшнего театра. Театр перестал передавать традицию.

Для русского народа главное — сохранение собственной идентичности. Театр — одна из возможных форм передачи и сохранения традиции от одного поколения к другому. И с этой точки зрения нам совсем не безразлично, какой театр есть у нас сегодня и какой будет завтра. Театр должен быть полезен своему народу.

3 декабря 2019 года