Византизм как основа исторического бытия России (по трудам К. Леонтьева)

«Вот что говорит Вам человек чистосердечный, во все время писания своего я чувствую своим ясным и точным умом, что Вы великий человек, в самом простом, но и полном значении слова. Невозможно, чтобы и Вы этого не чувствовали, и тогда — зачем сумрак? Что не были признаны? Да кто же вовремя был признан и понят, кроме пошляков?»

В. В. Розанов. Письмо к К. Н. Леонтьеву.

24 июля Православная Церковь чтит память святой равноапостольной княгини Ольги, первого правителя Киевской Руси, принявшего крещение. Спустя примерно 140 лет после её смерти древнерусский летописец так выразил отношение к ней русских людей: «Была она предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед рассветом».

Равноапостольная княгиня Ольга — предвозвестница православно-христианской государственности Руси, построенной по византийскому образцу.

Через столетия исторический опыт Руси, воплотившей многие идеи византийской государственности, был осмыслен Константином Николаевичем Леонтьевым (1831–1891).

К. Н. Леонтьев, выдающийся мыслитель и дипломат, родился в небольшом селе Кудиново Калужской губернии в обедневшей дворянской семье. Он прожил яркую, разнообразную, необычайно богатую внешними событиями и внутренним содержанием жизнь и выработал многогранное, но цельное и простое в своей основе мировоззрение.

Внешняя сторона жизни Леонтьева могла бы дать сюжет для увлекательного романа: учеба на медицинском факультете Московского университета; участие в Крымской войне 1854–1856 годов в качестве врача; женитьбы на красавице-гречанке. В 1863 он году поступил на службу в Министерство иностранных дел и с этого времени начинается его дипломатическая карьера. Служба в ранге вице-консула и консула на Крите, в Константинополе, Салониках, Адрианополе, Тульче, Янине позволила ему вблизи увидеть южный и восточный мир, постичь во всех тонкостях жизнь разных народов и, наконец, живой дух Византии.

В 60-х годах К. Н. Леонтьев попытался войти в большую литературу, опубликовав роман «Подлипки» и ряд рассказов, но без особого успеха.

Затем последовал духовный кризис, обусловивший резкий перелом во всей его жизни. В 1871 его настигла тяжелая болезнь, а именно холера. Будучи на пороге смерти он обратился к Божией матери, и это обращение вернуло его к жизни. Возвращение к жизни привело к духовному перелому, благодаря которому талантливый литератор и дипломат стал не просто выдающимся русским мыслителем, а мыслителем, творчество которого было освящено высоким, непререкаемым церковным авторитетом. Уникальность Леонтьева как мыслителя в значительной мере определяется тем, что дух его сочинений, по словам игумена Петра (Пиголя) был пропитан «той атмосферой древнего византийского церковного православия, в которой жили афонские монахи, жил отец Иероним, в которой возрастали его духовные преемники».

К. Н. Леонтьев прерывает блестяще начатую карьеру дипломата и удаляется на Афон, где проводит больше года в уединении под руководством старцев Иеронима и Макария, которых он почитал до конца своих дней. Не получив благословения на монашеский постриг, он со всей энергией включился в религиозно-философское и литературное творчество.

Выйдя в отставку, К.Леонтьев в 1872—1874 гг. жил в Константинополе. К этому периоду относится написание его главного труда «Византизм и славянство».

Возвратившись в Россию, он проживает сначала в родном селе Кудиново, а затем переезжает в Варшаву, где стал сотрудником газеты «Варшавский дневник».

После закрытия газеты в 1880 году он переезжает в Москву, где поступает на службу в Московский цензурный комитет, прослужив в должности цензора шесть лет.
Стремление к активной литературной и публицистической деятельности сочеталось у Леонтьева со стремлением к отшельничеству. Осенью 1887 года он переехал в Оптину пустынь, где снял у ограды монастыря двухэтажный дом, куда перевёз старинную мебель из своего родового имения и свою библиотеку.

В Оптиной пустыни он познакомился и духовно сблизился со старцем Амвросием и иеромонахом Климентом Зедергольмом.

В начале 1890 года в гостях у К. Н. Леонтьева был Л. Н. Толстой, который провёл у него два с половиной часа, ушедших на споры о вере. Как вспоминал впоследствии Леонтьев, он в беседе с глазу на глаз ожидал чего-нибудь более глубокого и нового от него, но оказалось, что Л. Н. Толстой столь оригинальный и в художественном творчестве, в учении своем ничуть не самобытен, уповая на разум и отрицая Бога. Свое отношение к проповеди безбожия великим писателем, Леонтьев выразил в следующих словах: «Жаль, Лев Николаевич, что у меня мало фанатизма. А надо бы написать в Петербург, где у меня связи, чтобы Вас сослали в Томск и чтобы не позволяли ни графине, ни дочерям Вашим даже и посещать Вас и чтобы денег высылали Вам мало. А то Вы положительно вредны!», на что Толстой ответил: «Голубчик Константин Николаевич! Напишите ради Бога, чтобы меня сослали. Это моя мечта. Я делаю все возможное, чтобы компрометировать себя в глазах правительства, и все сходит мне с рук. Прошу Вас, напишите!».

Оптина пустынь стала периодом творческого взлета К. Н. Леонтьева, периодом интенсивных философских, религиозных и литературных исканий. В ней он пишет работы: «Записки отшельника», «Национальная политика как орудие всемирной революции». Его идеи, как отмечает священник Кирилл Зайцев, воплотившиеся в работах, написанных после 1871 года, признавалась старцами правильными и встречала их полное и одобрение, в отличие, например, от отношения их к творчеству Владимира Соловьева. Религиозные взгляды К. Н. Леонтьева удостоились благословения оптинского старца Амвросия, чего нельзя сказать о творчестве многих других русских религиозных писателей.

Все эти годы К. Н. Леонтьев готовил себя к уходу от мирской жизни и 13 августа 1891 г., принял тайный постриг, получив имя Климент, под которым и был похоронен на кладбище Гефсиманского скита Троице-Сергиевой лавры, скончавшись от воспаления легких. В годы гонений на церковь монашеское кладбище разрушено, и только в 1991 году, к годовщине памяти Леонтьева, усилиями почитателей его таланта была восстановлена могила великого мыслителя России.

При жизни К. Н. Леонтьева его идеи не были востребованы и не пользовались популярностью, он, как писал С. Н. Трубецкой, «пользовался заслуженной неизвестностью». В 1911 году вышел сборник «Памяти Константина Николаевича Леонтьева», в котором почти все крупные русские философы начала ХХ в. высказали в той или иной форме свое отношение к творческому наследию покойного мыслителя. Несмотря на различие во взглядах, они сошлись в убеждении, что его творчество носит элитарный характер и что его идеи не получат широкого признания. «Преждевременный мыслитель» — вот как оценивали Леонтьева современники.

Более чем через сто лет после смерти этого выдающегося мыслителя, когда сбылись его пророческие предупреждения и наступил кризис российской государственности, в результате которого распалась великая евразийская держава, Советский Союз, наступило время Леонтьева.

Конец 80-х годов XX века — начало XXI века характеризует резко возросший интерес к наследию К. Н. Леонтьева. В 1990-е годы его основополагающий историософский труд «Византизм и славянство» был переведен на ряд европейских языков. В 2003 году были выпущены «Дипломатические донесения» Леонтьева, с 2004 года проводятся ежегодные Леонтьевские чтения, а также создается Леонтьевское философско-богословское общество.

Теория органического развития как философская основа историософии Леонтьева

Центральным понятием историософской концепции Константина Николаевича Леонтьева является понятие византизма. Он первым применил термин «византизм», ввел его в систему философских понятий. Теоретическое обоснование византистских идей и возможность их дальнейшего развития в новых исторических условиях дано им в работе «Византизм и славянство», которую по праву можно назвать пророческой. Помимо вышеназванного труда для понимания византизма имеют большое значение и целый ряд других его работ, таких, в частности, как «Чем и как наш либерализм вреден», «культурный идеал и племенная политик. Письма г-ну Астафьеву», «Национальная политика как орудие всемирной революции. Письма к О. И. Фуделю», «Владимир Соловьев против Данилевского» и ряде других.

Научным основанием концепции византизма у Леонтьева выступает теория органического развития. При чтении его работ поражает современность его идей, про которые нельзя сказать, что они устарели. По-видимому, в основе предвидения будущего России и Европы, тех тенденций, их развития, которые едва наметившись в ХIХ в., катастрофически разрослись в ХХ в., помимо дара прогнозирования Леонтьева, лежит разработанная им методология системного анализа.

Свои идеи К. Н. Леонтьев не облекал в традиционную философскую форму, а излагал живым, афористичным языком. Концепция К. Н. Леонтьева носит глубоко системный характер. В его методологии жило утраченное впоследствии единство культуры, в которой были вполне совместимы естественнонаучное и гуманитарное знание. Он считал, что принципы развития, господствующие в природе, сохраняются и проявляют себя в человеческой истории.

Связывая воедино природу и человека, мир его культуры, К. Леонтьев сформулировал органическую теорию развития, для ко¬торой характерны:

• аналогия между любой органической системой и организмом как неразложимой целостностью;
• представление о закономерных этапах развития системы, составляющих конечный во времени цикл.

Процесс органического развития в любой его форме представляет, согласно взглядам К.Леонтьева, «постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему, постепенную индивидуализацию, обособление, с одной стороны, от окружающего мира, а с другой — от сходных и родственных организмов, от всех сходных и родственных явлений». Мыслитель прилагает к процессу развития эстетические мерки, когда говорит о том, что развитие — это постепенный ход от бесцветности и простоты к оригинальности и сложности.

Органическое развитие, по Леонтьеву, является сложным процессом, полный цикл которого включает в себя следующие этапы:

1) первичной простоты;
2) цветущей сложности;
3) вторичного смесительного упрощения.

Если переформулировать концепцию развития в тер¬минах системного подхода, то вырисовывается очень строгая науч¬но-философская концепция развития.

Начальным этапом развития выступает первичная простота, т. е. такое состояние системы, в котором не выявились еще все зало¬женные в ней возможности.

Переход от первичной простоты к цветущей сложности — это период становления системы, связанной с такими процессами, как

• индивидуализация, т. е. обособление явления, с одной стороны, от окружающего мира, а с другой — от всех сходных явлений;
• дифференциация и усложнение, т. е. «увеличение богатства внутреннего», появление разнообразных неоднородных час¬тей, элементов;
• интеграция, или постепенное укрепление единства взаимо¬связанности и взаимообусловленности составляющих частей.

Переход от первичной простоты к цветущей сложности пред¬ставляет собой процесс самоорганизации системы, то есть процесс спонтанного упорядочивания, возникновения и усложнения структур.

Цветущая сложность — высшая точка развития, которая «есть высшая степень сложности, объединенная неким внутренним деспотическим единством». Деспотизм в данном случае означает принудительные начала организации разнообразных элементов в одну систему, обеспечивающие ее существование в качестве целого: «разрывая узы этого естественного деспотизма, явление гибнет».

В каждой органической системе заложен механизм саморазрушения и при достижении высшей точки развития начинается рассогласованность между составляющими ее частями. Усложнение составных частей системы переходит те границы, в рамках которых система сохраняет устойчивость. Начинается переход от цветущей сложности к вторичному смесительному упрощению, который представляет собой процесс дезорганизации системы и проявляется в:

• ослаблении единства между частями;
• разрушении сложной иерархической структуры и уравнивании частей друг с другом;
• нарастании однообразия, унифицированности;
• отпадении частей от единого целого.

Итогом является распад, разложение, гибель системы.

На основе этой схемы К. Н. Леонтьев обосновал идею цикличности развития государств, народов, культур, выдвинутую Н. Я. Данилевским. Цикличность в развитии общества подобна фазам развития организма, где есть эмбриональный период, рождение, рост и расцвет всех возможностей, но есть также угасание и смерть. Любая органическая целостность имеет свой срок существования. К. Н. Леонтьев видит некий алгоритм в жизни народов, культур и государств, несмотря на кажущуюся уни¬кальность их истории. Из примитивного состояния первоначальной простоты постепенно формируется усложняющаяся общественная система. Это восходящая линия развития, на которой общество характеризуется сложной сословной социальной структурой, наличием деспотических организующих начал жизни в форме государства, координацией и субординацией всех его частей, расцветом науки, искусства, ремесла. Достигнув расцвета, своей высшей точки, общество постепенно переходит к нисходящей линии развития, где разнообразие сменяется однообразием, упрощением, в результате чего постепенно угасает способность к культурному творчеству и в конечном итоге данное общество перестает существовать как субъект исторического процесса.

Выдвигаемые Леонтьевым идеи цикличности развития находились в прямом противоречии с популярными в то время концепциями прогресса.

Эгалитарно-либеральный прогресс как антитеза процессу развития

Сторонники прогресса трактовали историческое развитие как поступательное движение общества от низших ступеней к высшим, к достижению материального благополучия, всеобщего гражданского равенства и демократических свобод. Цель прогресса — счастье всего человечества. Для обозначения процесса реализации этих идей Леонтьев употребляет понятие «эгалитарно-либеральный», т. е. «уравнительно-освободительный» прогресс. Понятие эгалитарно-либерального прогресса у него двойственно: в одной формуле объединены стремление к свободе и стремление к равенству. К. Н. Леонтьев анализирует последствия эгалитарно-либерального прогресса для форм национальной культуры и на¬циональной государственности.

Процесс исторического развития, по Леонтьеву, ничего общего с западноевропейскими теориями прогресса не имеет. Развитие даже по нисходящей линии есть естественный упорядоченный процесс. Эгалитарно-либеральный прогресс, в основе которого лежит борьба за равенство и свободу, направлен на разрушение порядка, деградацию общества, ниспровержение государственных, религиозно-церковных и социальных устоев. Люди, в безумной жажде немедленных демократических свобод и уравнительных прав, повсюду вступают за них в борьбу, проникаясь ненавистью и злобой. В этой борьбе теряются выработанные длительным культурным развитием умения, сложные чувства, высшие понятия. На смену им приходят примитивные идеи. Идет процесс упрощения, при котором и государство, и его граждане, и культура в целом деградируют и теряют индивидуальность: «Все либеральное бесцветно, общеразрушительно, бессодержательно в том смысле, что оно возможно везде». Прогресс враждебен культуре и ведет её к гибели.

Идеи прогресса в такой интерпретации были для К. Н. Леонтьева не только неприемлемыми, но и глубоко презираемыми. «В прогресс верить надо, — писал он, — но не как в улучшение непременно, а только как в новое перерождение тягостей жизни, в новые виды страданий и стеснений человеческих. Правильная вера в прогресс должна быть пессимистическая, а не благодушная, все ожидающая какой-то весны… В этом смысле, я считаю себя, например, гораздо больше настоящим прогрессистом, чем наших либералов».

Он подбирал всё новые и новые аргументы, развенчивающие идеалы прогресса.

Идея прогресса, то есть непрерывного поступательного движения общества по восходящей линии от низшей ступени к высшей, противоречит, согласно К.Леонтьеву, даже здравому рационализму и науке. Причина проста: всякий организм умирает; всякий органический процесс кончается; всякий эволюционный процесс (процесс развития) достигает сначала своей высшей точки, потом спускается ниже и ниже, идет к своему разрешению: «Если человечество есть явление живое, органическое, развивающееся, то оно должно же когда-нибудь погибнуть и окончить свое земное существование» . В этом плане, указывает мыслитель, точки зрения научного реализма и церкви совпадают, ибо церковь проповедует радикальный пессимизм в отношении земной жизни.

Идеи прогресса, понимаемого как движение к всеобщему благу, являются просто иллюзорными. Всеобщее помешатель¬ство на почве уравнительного материального благополучия есть не что иное, как погоня за призраком, новая форма религиозного суеверия. Во всех религиях, кроме их поэтичности, рассуждает Леонтьев, есть хоть что-то реальное, а в идее всеобщего блага реального нет ничего: " Идея всечеловеческого блага, религия всеобщей пользы — самая холодная, прозаическая и вдобавок самая невероятная, неосновательная из всех религий». Кто возьмётся точно определить, что такое благо, прежде, чем обещать его всем? Благо — это пустое отвлечение мысли, общественный мираж. Понимание блага каждым человеком разное: один может найти благо в удовольствиях, другой — в страданиях, третий — в удовольствиях и страданиях попеременно. Напрасно искать ясные и четкие критерии блага: их нет, и не может быть, поскольку идея всеобщего блага — это идея неосуществимая, к тому же находящаяся в прямом противоречии с природой человека.

Точно так же, как и идею всеобщего блага, К. Н. Леонтьев высмеивал и претензии сторонников прогресса на построение счастливого будущего. Он писал о том, что глупо и стыдно людям, называющим себя реалистами, верить в такую нереализуемую вещь, как счастье человечества. Как органическая природа живет разнообразием, антагонизмом и борьбой, обретая в этом единство и гармонию, так и человеческое общество не может основываться только на счастье и добре: «Зло так же присуще нравственной природе человека, как боль и страдания присущи его телу. Но вера либералов и мирных прогрессистов слепа». Жизнь с необходимостью включает в себя горе и страдания, которые сопровождают историческое бытие каждого народа со времени возникновения его государственности и до его разложения и гибели. Все великие религии, создавшие своим влиянием, прямым или косвенным, главнейшие культуры земного шара, отмечает Леонтьев, открыли и усвоили ту истину, что в жизни неизбежны зло, страдания, трагедия. Он полагал, что чем более иллюзия всечеловеческого счастья будет уделом смысла человеческой жизни, тем больше страданий она принесет как отдельному человеку, так и обществу в целом. Любая же попытка реализации идеи всеобщего счастья на практике не может принести народу ничего другого, кроме неисчислимых страданий. Свои размышления он заключает тем, что нет никаких верных научных данных о том, что это быстрое поступательное движение человека к счастью, «этот полет стремглав без тормозов» не приведет к прямо противо¬положному результату, «к безвозвратному падению в страшную бездну отчаяния» .

Европе, — писал Леонтьев, для ниспровержения последних остатков прежнего государственного строя не нужно ни варваров, ни вообще иноземного нападения: достаточно дальнейшего разлития и укрепления той безумной религии эвдемонизма, которая символом своим объявила: «Материальное и моральное благосостояние человечества».

Либеральное устройство общества порождает индивидуализм — его опасность Леонтьев выражает лаконично, в афористичной форме: «Индивидуализм губит индивидуальность людей, областей и наций». Индивидуализм — это характерная черта и капитализма: охваченный всепоглощающей жаждой наживы, он способен перечеркнуть любую индивидуальность, перешагнуть и через индивида, и через целое поколение. К. Н. Леонтьев констатирует, что хотя приемы прогресса могут быть сложными, но конечная цель его проста и груба: «Цель всего — средний человек, буржуа, спокойный среди миллионов та¬ких же средних людей, тоже спокойных» . Еще до работы Д. Мережковского К. Н. Леонтьев предчувствовал три¬умф «грядущего хама», до социологов Франкфуртской школы, предсказал эпоху «массового» человека, продукта «массового» об¬щества и «массовой» культуры.

Западный прогресс, по его мнению, это не процесс развития, а процесс разложения, процесс уничтожения особенностей и своеобразия, присущих национальным культурам. Как пишет русский мыслитель, либерализм «давно уже трудится над разрушением культурных миров».

Для К. Н. Леонтьева ясно, что движение по пути прогресса с неиз¬бежностью приведет к кризису культуры, «ибо культура есть не что иное, как своеобразие» . Главная беда эгалитарного прогресса заклю¬чается в том, что он несет бесцветную, однообразную, унифициро¬ванную культуру — именно то, что в XX в. получило название «массовая культура».

К. Н. Леонтьев показал, что если предположить, что ведущие идеи прогресса — идеи равенства и свободы будут воплощены на практике, то их воплощение в жизнь приведет к прямо противоположным результатам. Идея равенства приведет к новой форме рабства, а идея свободы к новой форме деспотизма, причем такого, перед которым померкнут все предыдущие формы.

Он писал, что люди, выступающие под знаменем прогресса, видят только завтрашний день и не могут мыслить перспективно. Они даже не задаются вопросом о пределах свободы в обществе, мечтая перепрыгнуть из царства необходимости в царство свободы. А ведь все великие перевороты в обществе, отмечал К.Леонтьев, вели не к безграничной свободе, а вводили новые стеснительные ограничивающие начала. Постоянное освобождение общества от ограничивающих свободу начал приведет к такому состоянию, когда освобождать уже будет некого и незачем, и тогда начнут возникать такие формы организации, которые пока ещё трудно определить, но которые по контрасту с предшествовавшими, либеральными не будут. Он не берётся предсказать, какие формы организации общественной жизни возникнут, но что эти новые формы будут очень суровы и тяжелы, для него несомненно. Новую культуру, — считал мыслитель, — «замесят люди уже близкого нам ХХ века никак не на сахаре и розовой воде равномерной свободы и гуманности, а на чём-то ином, даже страшным для непривычных». Опыт ХХ века, вполне подтвердил его мрачный прогноз.

Византизм: исторический путь России и ее судьба

О чем бы ни писал К. Н. Леонтьев, он писал о России и повторял без устали: «Мы стоим у какого-то страшного предела».

Обеспокоенность Леонтьева, дипломата и писателя, судьбой своего отечества была вызвана постоянными выступлениями западных держав против России. Его наблюдения вылились в твердое убеждение: только сила, мощь, справедливая и твердая политика России способны защитить и своих сограждан, и восточных христиан, нуждающихся в покровительстве единоверного государства. Напряженные размышления о русском народе, о путях развития России привели Леонтьева к очень важному выводу: основой ее будущего государственного устройства должен стать византизм.

Этому выводу в немалой степени способствовала и его дипломатическая служба в 1863–1873 годах на Балканах, европейской провинцией Османской империи со смешанным христианско-мусульманским населением, а также длительное пребывание в Константинополе после выхода в отставку дали ему богатейший материал для изучения культуры Востока и позволило сопоставить с европейской культурой. В своем анализе истории России Леонтьев использовал понятие культурно-исторического типа, разработанное Н. Я. Данилевским, которого он высоко ценил и безоговорочно признавал влияние на разработку собственной концепции. Книга Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» стала для Леонтьева настольной книгой и помогла ему в разработке специфически леонтьевского понятия «византизм». В программной статье «Византизм и славянство» К. Н. Леонтьев проводит сравнительный анализ России и Западной Европы и по¬казывает принадлежность России не к европейскому, а к другому типу культуры, который он определяет как византийский. Он считал, что Россия должна следовать своим, отличным от Запада, путем развития, обусловленным ее историей, самобытной жизнью и культурой, который позволит ей стать «во главе умственной и социальной жизни всечеловечества». Русский путь, согласно Леонтьеву, состоит в следовании византизму: византийский мир, исторически «далеко отошедший», вполне «современен нам», так как органически связан «с нашей духовной и государственной жизнью». Он полагал, что византийский путь является единственным надежный якорем нашего не только русского, но и всеславянского охранения».

Как были восприняты идеи Леонтьева его современниками? Для большинства философов, воспитанных в рамках европейской культуры, они были неприемлемыми, а потому подверглись искажению и извращению.

Приведем примеры. И. С. Аксаков, относившийся враждебно к политическим и церковным взглядам Леонтьева, считал, что Леонтьев проповедует «сладострасный культ палки».

С. Н. Трубецкой, называл его апологетом «реакции и мракобесия», а идеи византизма — «мертвенными и отжившими», «чудовищной, болезненной утопией». Византизм С. Н. Трубецкой определял как «совокупность принудительных начал в общественной жизни… принцип охранительной политики русской, а затем, может быть, и всемирной реакции». Именно насилие и реакция, к которым, по мнению С. Н. Трубецкого, «взывал» Леонтьев, якобы и вдохновляли писателя на «самые отвратительные страницы его произведений».

Н. А. Бердяев в статье «К. Леонтьев — философ реакционной романтики» утверждает, что тот «хватается за византийскую гниль в порыве отчаяния». Удивительно, сколько обвинений он выдвигает в адрес Леонтьева в своей статье: «сатанист, надевший на себя христианское обличие»; «поклонялся Богу как творцу зла в мире»; «радовался гибели миллионов людей»; «сделался настоящим садистом» и т. д., что объясняется, на наш взгляд, их отходом от православия и поисками «нового религиозного сознания».

Обратимся к анализу содержания понятия «византизм» у К. Н. Леонтьева.

В самом широком смысле это понятие означает совокупность принудительных начал в общественной жизни.

Отметим, что необходимость принудительных начал общественной жизни выводится Леонтьевым не из его пристрастию к насилию, как это истолковывалось оппонентами, а из теоретических основ его историософской концепции, а именно теории органического развития.

Становление и развитие любого явления протекает в определенной форме, «которая есть деспотизм внутренней идеи, не дающий материи разбегаться. Разрывая узы этого естественного деспотизма, явление гибнет». Форма носит принудительный, или «деспотичный» в терминологии Леонтьева, характер: именно благодаря форме «оливка не смеет стать дубом, как дуб не смеет стать пальмой и т. д.; им с зерна предоставлено иметь такие, а не другие листья, такие, а не другие цветы и плоды».

Подобно любому органическому процессу, развитие государства сопровождается постоянно выяснением, обособлением свойственной ему политической формы; падение выражается расстройством этой формы, большей общностью с окружающим. По К. Н. Леонтьеву, усложнение элементов, составляющих общество, требует особой деспотической интеграции. Деспотический принцип общественной жизни и есть принцип византизма.

К. Н. Леонтьев начинает свое произведение «Византизм и славянство» с четкого определения византизма «Что такое византизм? Византизм есть, прежде всего, особого рода образованность или культура, имеющая свои отличительные признаки, свои общие, ясные, резкие, понятийные начала и свои определенные в истории последствия.

Основополагающими началами византийской культуры выступают, по Леонтьеву:

• в государственном отношении — самодержавие, как принцип организации государственной жизни;
• в религиозном отношении — истинно православное христианство византийского типа, как источник единства духовной жизни;
• в нравственном отношении — отрешение от идей обретения земного благополучия, земного счастья.

К византийским началам относятся также, в той или иной степени, социальное неравенство, иерархия, строгая дисциплина, смирение и послушание. По мнению мыслителя, именно на фундаменте из этих начал, возможно создание истинно прочных общественных и жизненных форм.

Византизм, перенесенный на европейскую почву после взятия Константинополя турками-османами, дал мощный импульс развитию культуры Западной Европы, в результате чего возник феномен Возрождения, благодаря которому произошло быстрое становление европейских абсолютистских монархий, обеспечивших расцвет национальных культур.

Однако Европа отказалась от византийских начал и утверждение индивидуализма с неизбежностью привели к демократическим лозунгам французской революции: свобода, равенство и братство. Европа, по Леонтьеву, уже пережила пору своего высшего расцвета и, начиная с эпохи Просвещения, вступила в последнюю фазу — смесительного упрощения, о чем свидетельствует интернационализация жизни, распространение идей равенства, ведущих к господству серости, потеря национальной самобытности и импульса к культурному творчеству.

Путь России был иным: приняв православие, она приобщилась к византийской культуре. Византийская культура столкнулась на Руси с культурой, которая находилась ещё в зачаточном состоянии первоначальной простоты. Произошло сопряжение цветущей византийской культуры с патриархальными началами народной жизни, в результате чего сформировалось то целостное государственное и культурно-историческое образование, которое вошло в историю под именем России. Россия не просто страна, а особый мир с собственной целостной системой религиозных, философских, экономических, юридических, художественных идей.

Византизм создал Россию, делает вывод К.Леонтьев. Византийская идея царизма, то есть ничем не ограниченной самодержавной власти на русской почве выразилась в идее русской родовой монархии как организующем начале народной жизни. Православие обеспечило духовное единство народа на основе византийского религиозного идеала. Освящая самодержавие, православие выполняло функцию взаимодополняющего политического основания для русской государственности.

Роль византийских начал в историческом становлении России, по Леонтьеву, заключается в том, что византийские идеи и чувства сплотили Русь в одно целое, дали ей силы выстоять под татарским игом и вынести бесчисленные войны: «Византийский дух, византийские начала… как сложная ткань нервной системы проникают насквозь весь великорусский общественный организм». Они привели к созданию мощного государства, к величию России. Под знаменем византизма Россия «в силах выдержать натиск и целой интернациональной Европы».

Но значение византизма не только в становлении сильной государственности, но и в формировании культуры России. Только византизм, с его точки зрения, способен обеспечить возрождение разнообразия форм духовной жизни, создать предпосылки для утверждения ценностей подлинной культуры.

«Под словом «культура», — писал Леонтьев, — я понимаю вовсе не какую попало цивилизацию, грамотность, индустриальную зрелость и т. п., а лишь цивилизацию свою по источнику, мировую по преемственности и влиянию. Под мировой культурой, я разумею целую свою собственную систему отвлеченных идей — религиозных, политических, юридических, философских, бытовых, художественных и экономически.

Такая система идей есть у каждого народа, обладающего великой культурой; те же народы, которые живут заимствованным багажом и не способны рождать идеи мирового уровня, обладают культурой только номинально.

Культура России и по своему источнику, и по духу относится к византийскому типу культуры.

Он задается вопросом: какое будущее ждет Россию в случае отказа от византийских начал жизни, т. е. от самодержавия и православия? Здесь, на его взгляд, просматривается несколько вариантов.

Первый: тихое, медленное разложение византийских начал пу¬тем демократизации. Россия в таком случае пойдет подражатель¬ным путем, потеряет свое «национальное лицо» и растворится в западноевропейской культуре. Что же касается ее государственно¬сти, то Россия перестанет существовать как великое государство, превратившись в заурядную демократическую республику на за¬дворках Европы. С такой возможностью К. Н. Леонтьев не может и не хочет примириться: «Я не понимаю французов, которые умеют любить всякую Францию и всякой Франции служить… Я желаю, чтобы отчизна моя достойна была моего уважения, и Россию всякую… я могу разве по принуждению выносить».

Поэтому он, не колеблясь, приходит к выводу, что никакая пу¬гачевщина и никакое польское восстание не может повредить России так, как ей может повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция. Но такой вариант возможен только при мирном течении событий, га¬рантий которому нет. Опыт Европы показал, что переход к демо¬кратии не осуществляется мирным путем. Либерализм и демокра¬тизм порождают кровавое заблуждение революций.

Вероятнее другое. К. Н. Леонтьев был убежден в том, что демокра¬тия никогда не впишется в систему государственного устройства Рос¬сии, она его разрушит. Он предупреждал, что не нужно строить иллюзий в отно¬шении демократии и свободы, чуждых русской государственности: порядок в ней держится исключительно самодержавным деспотиз¬мом и централизмом. К тому же народ, живший столетия в условиях деспотизма, впитавший в себя чувства ненависти, страха, скорби, при разрушении принудительных начал становится неуправляемым. Такой народ опасен для всех, в том числе и для себя. Россию ждет анархия и гражданская война.

Не менее катастрофический вариант просматривается Леонтьевым и при попытке воплощения в жизнь социалистических учений. Видя нарастающую силу революционного движения, он делает предположение о том, что социалистического будущего России избежать не удастся: «Социализм, т. е. глубокий и отчасти насильственный экономический и бытовой переворот, теперь, видимо, неотвратим, по крайней мере, для некоторой части человечества» .

Рассматривая перспективы социализма, К. Н. Леонтьев сравни¬вал его с ранним христианством. Социалистические идеи, по его мнению, ненаучны и являются какой-то непонятной разновидно¬стью религиозно-политического радикализма. Они становятся по¬пулярными и привлекают к себе, как привлекали идеи раннего христианства периода мученичества. Секрет их привлекательности в том, что эти новые, не испытанные на практике идеи сулят быстрое и простое решение всех социальных проблем. Их гибельные последствия сразу не видны. Пока в XIX в., — замечает К. Леонтьев, — социалистические идеи распространяют социалистические пророки, но придет XX в., и социалистических пророков сменят социалистические диктаторы. Великие диктаторы могут проявиться только на почве социализма, а сам социализм будет оформлен как государственная религия.

К.Леонтьев пытался понять, что будет представлять собой русский социализм в своем конкретно-историческом исполнении. За несколько десятков лет до перехода России на социалистический путь развития он удивительно точно описал логику воплощения социалистических идей в действительность. Для него было совершенно очевидно, что социализм, как продукт европейской истории, не имеет и не может иметь естественных корней в русской почве. Как чуждое России явление, социализм в ней будет насаждаться насильственно. Сначала произойдет развал российской государственности, за которым последует разгул анархии и жесточайшая борьба, в которой побежденных ждут горе и страдания. Затем произойдет воссоздание собственного государственного механизма, более грубого и жестокого чем любое самодержавие. Вместо обещанных равенства и свободы — новая форма жесточайшего деспотизма, новый феодализм: «Социализм, понятый как следует, есть не что иное, как новый феодализм… в смысле глубокой неравноправности классов и групп».

Для русского мыслителя было ясно, что законы и порядки, установившиеся после победы социалистических идей в России, будут строгими, принудительными и страшными. Он с иронией замечает, что в таком случае жизнь станет не свободнее, а гораздо тяжелее, болезненнее жизни хороших добросовестных монахов в строгих монастырях. Вместо свободы личности социализм принесет рабство в новой форме, вероятно в виде «жесточайшего подчинения лиц мелким и крупным общинам, а общин — государству».

Именно потому, что созданное государство будет иметь вненациональный и космополитический характер, оно будет чуждо и враждебно России. Собственно, считает К. Н. Леонтьев, с появлением социализма история России завершается: на её бывшей территории останется население, какая-то общественная материя, способная дать основание новой государственности, но это уже будет не Россия, а что-то другое.

Что может спасти Россию? И возможно ли вообще ее спасение? В попытках найти решение этого вопроса заключается самое глубокое противоречие в мировоззрении Леонтьева. Как холодный, бесстрастный ум, претендующий на строгую научность своей исторической схемы, он знает, что гибель России, как и любого государственного образования, неизбежна. Мыслитель с горечью писал, что все его прогнозы неизменно подтверждались последующими событиями. Он неоднократно повторял, что был бы счастлив, ошибиться в своих прогнозах относительно будущего России. «Боюсь, однако, — заключал он в письме к священнику Фуделю, — что я останусь правым. Боюсь, как бы история не оправдала меня». Как человеку ему бесконечно жаль гибнущую культуру и он пытается найти выход в безвыходном положении.

Взгляды К. Н. Леонтьева на возможность спасения России претерпели известную эволюцию. В 70-е годы разрушению России под влиянием западных либерально-демократических идей он противопоставлял сохранение, и укрепление её византийских начал — самодержавия и православия, призывая «подморозить Россию, чтобы она не гнила».

Будущее России в это время мыслитель видел в её изоляции от Европы и в возвращении к периоду цветения — некоему возрождению. Разработанный им консервативный идеал устройства России выглядел следующим образом.

«1. Государство должно быть пёстро, сложно, крепко, сословно, с осторожностью подвижно. Вообще сурово, иногда до свирепости.

2. Церковь должна быть независимей нынешней. Иерархия должна быть смелее, властнее, сосредоточеннее. Церковь должна смягчать государственность, а не наоборот.

3. Быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном, обособленном от запада, единстве.

4. Законы, принципы власти должны быть строже, люди стараться быть лично добрее; одно уравновесит другое.

5. Наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе».

От этого идеала К.Леонтьев не отказывался никогда. Но нереалистичность пути только «охранения» и изоляции России стала ему видна к 80-м годам. В поисках выхода он пришел к мысли о «реакционно-прогрессивном движении» — парадоксальной, но диалектической идее. Возвращение к прошлому невозможно. Следовательно, нужно идти вперед. Но как? Не путем отрицания начал национальной культуры и государ¬ственности, как предлагают либерально-демократические и социали¬стические учения, а «прогрессивно-охранительным» путем: «то есть проповедовать движение вперед на некоторых пунктах исторической жизни, но не иначе, как посредством сильной власти и с готовно¬стью на всяческие принуждения».

На месте стоять нельзя, заключает К. Леонтьев. Хотя нельзя восстановить то, что уже по существу своему утрачено, но можно и должно одной рукой, охраняя и утверждая святыню церкви, могу¬щество самодержавной власти, другою двигать нацию вперед: «Необходимо вступить решительным и твердым шагом на путь чисто экономических, хозяйственных реформ, необходимо опередить в этом из¬неженную духом Европу, стать во главе движения… из последних сил стать первыми в мире!»

России не дали пойти, говоря словами К. Н. Леонтьева, «реакционно-движущим» путем, что привело к национальной катастрофе.

Неизбежно возникает вопрос, в какой степени идеи К. Н. Леонтьева созвучны ХХI веку? Может их следует сдать в архив? Могут ли византийские начала культуры определять развитие России в условиях глобализации?

Сам Леонтьев считал, что «быть просто консерватором в наше время было бы трудом напрасным. Можно любить прошлое, но нельзя верить в его даже приблизительное возрождение». Консерватизм должен быть творческим. Поэтому можно говорить об основополагающих началах исторического бытия России, названных мыслителем византизмом.

Россия начала ХХI века стоит перед теми проблемами, над разрешением которых думал К. Леонтьев.

Россия стоит перед историческим выбором: либо пассивное втягивание в орбиту культурного влияния западноевропейской цивилизации и потеря культурно-национальной и исторической индивидуальности, либо свой путь развития.

Искушение западным либерализмом Россия прошла в 90-х годах ХХ в. Результаты были плачевны. Как констатирует К. М. Долгов, доктор философских наук, профессор Дипломатической академии МИД РФ, председатель Леонтьевского философско-богословского общества, либерализм всегда только разлагал и деформировал нашу жизнь: «По существу, любой либерализм всегда связан с деградацией. Посмотрите, демократия преобладает в большинстве цивилизованных стран, но в России она привела к очень сильному разложению общества. Во всех сферах: в политике, в экономике, в культуре. Либерализм необычайно измельчает и деформирует все вокруг, в результате чего мы неизбежно получаем политический, экономический и социальный хаос».

Задача, стоящая сегодня перед нашей державой — вернуть утраченное ею былое могущество. После развала СССР мировое сообщество в лице США и ЕС перестали считаться с Россией, с ее национальными интересами. Как отметил президент Российской Федерации в ходе пресс-конференции 24 октября 2014 на заседании Валдайского клуба «русский медведь считается у нас хозяином тайги, и он не собирается — и я знаю это точно — куда-то переезжать в другие климатические зоны, ему там неуютно. Но тайги он своей никому не отдаст, я думаю, что это должно быть понятно». А для этого необходимо возрождение сильного государства. Подлинная государственность опирается на силу. Народ без могучей государственной идеи превращается во что угодно, в некую несвязную толпу, что и показал опыт 90-х годов после развала Советского Союза. Державность — это то великое нравственное русло, по которому должна протекать жизнь всего народа:

Россия — священная наша держава,
Россия — любимая наша страна.
Могучая воля, великая слава —
Твое достоянье на все времена!

Как писал Леонтьев: «Где сильна государственность, там будет великое разнообразие различных стилей, различных взглядов, различных направлений. И государство всегда будет опираться на духовное богатство народа, которое воспитывается в высокой религиозности».